Павел считал всех врачей равнодушными, бесчувственными. Ехать в больницу он не хотел от слова "совсем", хотя мы с коллегой уговаривали его, как могли.

Боли у него за грудиной начались давно, еще два месяца назад. Безобразные, ломящие, отдающие в позвоночник, они начинались при малейшей физической нагрузке и длились иногда часами. Павел тогда принимал нитроглицерин - становилось легче. Легче, до 03.03.21, когда мы с ним и повстречались.

В тот день боли начались в 6 утра. Мы приехали в 14 часов, потому что "само прошло бы, это жена вызвала". Павел сидел на кровати, мокрый как мышь, тихонько раскачивался. На ЭКГ пока изменений не было, но была боль. С 6 утра он принял пять таблеток нитроглицерина, но они не помогали. Уже не помогали.

Мы капали нитроглицерин ему в вену, залили туда же морфин. Отпустило только через 40 минут. "Не поеду никуда", - безапеляционно сказал Павел, крепкий еще мужчина 75 лет с очень вежливой женой. Конечно, мы говорили ему, что дома он умрет, но переубедить его так и не удалось.

В 17 часов боли у Павла возобновились. В 19 часов стало тяжело дышать. В 21 час он позволил, наконец, жене вызвать нас повторно. Когда мы вошли, мужчина хрипел весь - от верхушек до нижних отделов легких. На плёнке ЭКГ пышно цвел инфаркт, перешедший уже в отек легких.
На это раз Павел был уже на все согласен. И мы снова начали вводить нитраты, морфин, мочегонные.

Отек полностью купировать нам так и не удалось. Везли со светомузыкой, на кислороде, каждую минуту говоря ему: "Все хорошо будет, поживешь еще, только говори с нами, не спи".

А потом Павел умер. Прямо на операционном столе в больнице. Все три артерии, питающие сердце были забиты наглухо.

"Привезли бы вы его днем, без отека - был бы шанс", - сказала нам кардиолог.

А мы что? Мы молчали, списывали морфин и пополняли баллоны с кислородом. Надо было жить дальше. Без Павла.